Когда мы брали это интервью, Илья Лагутенко говорил, как важно встречаться с людьми лично. Сейчас он записывает видео из самоизоляции, а музыканты «Мумий Тролля» встраивают пакет с сушками и банку с гречкой в музыкальную тему. Но кое-какие вещи из тех, что мы обсудили, все-таки остались неизменными. По-прежнему можно учить язык по любимым пластинкам, а потом петь дома — на владивостокском, московском или лондонском английском.
— Свою первую группу Boney P вы создали, когда вам было 13 лет. О ней почти ничего не известно, но говорят, пели в том числе по-английски. А как вы выучили язык?
— Ее мы создали с моим соседом по подъезду, когда нам было по 11 лет. Тогда у меня было смутное представление, что такое рок-музыка, но мне казалось, что это интереснее, чем играть в игрушечных солдатиков или казаки-разбойники.
Учительница английского в школе была не в помощь, так что приходилось все догонять самому: музыка, книги, радио ВВС у нас не «добивало» во Владивостоке, но было, например, Super Rock KYOI — радио с Сайпана, вещающее на Японию на английском, — можно было ловить программы про рок-музыку. Я думаю, они даже не подозревали, сколько у них было поклонников на Дальнем Востоке СССР.
— Что вы тогда слушали?
— Я любил разную музыку. В 11–13 лет моими любимыми были рокеры Queen, Genesis, Pink Floyd, Alice Cooper, Kiss. Во времена моего детства моряки привозили пластинки из Японии, но о чем были песни — непонятно. Я ловил себя на мысли, что смысла не понимаю, даже различая слова. Когда мне на день перепадала пластинка, я переписывал слова в тетрадку и потом со словарем пытался разобраться в контекстах.
Читал много литературы, классику английскую и pulp fiction, типа книжек про Джеймса Бонда. Мне просто был интересен мир, куда доступа не существовало. Жаль, у меня не осталось моих подростковых записей на том «владивостокском английском», было бы забавно поделиться ими.
— Любой на английском звучит лучше — правда или миф?
Каждый язык — это волшебная вещь, с которой, извините за каламбур, не у всякого получается найти общий язык. В этом и сложность.
— В одном из интервью вы говорили, что никогда не были усидчивым, вам всегда все быстро надоедало. Но выучить языки без усидчивости невозможно, а вы выучили английский и китайский. Или это миф, и тайком ловить ВВС было достаточно?
— С английским было полегче, а за десять лет изучения китайского в школе я не узнал ничего, кроме заученной наизусть галиматьи из серии «Ленинград — культурная столица СССР» и того, что «выстрел крейсера “Аврора” возвестил о начале новой эры». Соприкосновения с китайским языком, помимо учителей в школе, которые знали только фразы «ты ученик, я учитель», тогда не было.
С поступлением в университет все изменилось. Тут мне повезло, я до сих пор переполнен глубоким уважением ко всем преподавателям языков и истории на Восточном факультете ДВГУ. Это были настолько увлеченные люди и опытные преподаватели, что буквально за первые пару лет я почувствовал себя большим специалистом, особенно в языках. Я начал работать в свободное время переводчиком — и это позволило выжить в нелегкие шальные 80–90-е.
— А в Лондоне вы еще и занимались консультированием, потому что музыка не приносила серьезного дохода. Получается, вдобавок к несерьезной, но любимой работе вы нашли еще одну — серьезную?
— Это была фантастическая история. В самом начале 90-х мои дальневосточные друзья делали в Лондоне очень амбициозный по тем временам проект — интегрировали предприятия российского Дальнего Востока на мировые рынки. И все шло хорошо, пока наш партнер, Barings Bank, один из крупнейших британских банков того времени, не рухнул.
Он он развалился буквально за один день — об этом даже кино сняли с Макгрегором. Я на тот момент ходил в галстуке и костюме, у меня был офис в SW1, и мне было 20 с чем-то лет. Эту работу я получил просто потому, что говорил на трех языках, а это было главным фактором отбора. После того как фирма осталась не у дел, я чем только не занимался. И кейтерингом для школ, и подключением к интернету. Но писать песни не переставал. Это было моим хобби, которое не требовало ничего, кроме блокнота и ручки.
— Вы тогда планировали остаться в Лондоне? Тяжело было встроиться в новый большой город после Владивостока? Или поддержка была?
— В Лондон я попал в результате поисков себя и определенной безысходности — отучился в двух университетах, советском и китайском, но не знал, что меня ждет. Приехал я не туристом, а работать, и в жизни все резко поменялось. Поэтому этот город остается для меня одной из нескольких родин. Мне нужно было поддерживать общение с нашими партнерами в Китае и Владивостоке, поэтому в офисе я засиживался до поздней ночи и домой ходил пешком по пустым ночным улицам — метро уже не работало.
Изучал город по витринам: window shopping-экскурсия своего рода. Ходил по всяким странным местам, слушал никому не известные местные группы в небольших клубах, «вживался» в город. Тогда в Лондоне были очень интересные музыкальные времена: расцвет брит-попа, рейвов, все бурлило и кипело. И оказывало на меня огромное влияние.
— Как в Лондоне относились к вашей музыке? В России вас часто критиковали — и диджеи, и музыкальные критики, и коллеги говорили, что «Мумий Тролль» — «туфта однодневная», а вы сами закончите дни в наркологической клинике. В Лондоне была другая тональность общения?
— Конечно. Музыканты и студии со мной, самодеятельным автором и музыкантом, не знавшим ничего о процессе звукозаписи, общались на равных. Делились опытом и идеями, и не посылали подальше по причине того, что я что-то не понимаю. Это было не эмпатией даже, это просто как будто у тебя раскрылись глаза. Оказывается, и с короткими пальцами можно играть на пианино (смеется).
— Многие, начав жить за границей, вдруг осознают, что учили какой-то другой язык. У вас было так же?
— Мне сначала довелось пожить в Китае, где языком общения иностранных студентов был английский. У всех были разные акценты и уровни знаний, при этом наши англоязычные друзья, многие из которых подрабатывали учителями в местных школах, с удовольствием делились своей любимой музыкой и книгами, мы вместе ходили на занятия и вместе путешествовали. Мы просто узнавали больше друг о друге.
— У «Мумий тролля» есть два альбома и сингл на английском, но вы не раз говорили, что никакой прагматической цели в этом не было и вы не думали о выходе на новую аудиторию? А зачем тогда?
— Знаете, если бы я заранее коммерчески просчитывал альбомы и стремился оправдать ожидания некой аудитории, то группы, наверное, уже и не было бы. Я занят любимым делом и ориентируюсь на свою интуицию. Так уж сложились обстоятельства. Что же касается англоязычных альбомов — мы достаточно часто выступаем для не-русскоязычной аудитории, на международных фестивалях в разных странах, ездим в туры.
У меня есть песни не только на английском, но и на китайском, японском — это и дань вежливости стране, и желание быть более понятным слушателям. Но борьба за рынок — это уже другое. Многие мегапопулярные английские артисты остаются непонятыми не только в России, но, скажем, и в США. Все-таки массовая популярность обязана во многом юной аудитории, поэтому найти к ней подход не так уж и просто для зарубежных «ветеранов».
— Кстати, о ветеранах и молодежи: вы уже семь лет занимаетесь музыкальным фестивалем V-ROX, знакомите меломанов с творчеством хороших групп со всего мира — от Австралии до Монголии. Что изменилось за это время?
— Все начиналось очень хорошо, но политические и экономические причины в последние годы внесли свои коррективы. На бесплатный городской оупен-эйр моих персональных ресурсов сейчас не хватает. Но я считаю, что у фестиваля, который мы сейчас проводим на клубных площадках, есть главное — образовательная составляющая. У V-ROX свое имя и место на мировой «музыкальной карте», и как только заканчивается фестиваль — нам сразу начинают писать артисты, желающие принять в нем участие в следующем году.
— Каждому музыканту нужен свой лейбл, паб и фестиваль — так вы говорили. Фестиваль есть во Владивостоке, там же и еще в Москве — паб. А работа, получается, в Лос-Анджелесе, где вы живете основную часть времени?
— В Лос-Анджелесе находятся офисы крупнейших мировых агентств по международным гастролям, агентства по синхронизации музыки для кино и рекламы — это напрямую связано с моей работой и сферой интересов. Даже при наличии современных средств коммуникации личная встреча — до сих пор лучший и быстрый способ найти взаимопонимание и договориться о чем-то.
Здесь же невероятное количество музыкальных студий, сессионных музыкантов, готовых быстро воплотить твои идеи в жизнь. Постоянно нужно быть и в курсе новых технологий музыкального бизнеса. Самозанятые музыканты — та еще группа риска, помощи ждать неоткуда. Нужно за все быть самому в ответе и смотреть дальше горизонта.
— Раньше вы говорили «У нас во Владивостоке», а сейчас, после Владивостока, Лондона, Москвы и Лос-Анджелеса, можете назвать город и сказать: вот тут — это «у нас»?
Владивосток — это «у нас» навсегда, ведь именно в этом городе я вырос, сформировался как музыкант, и здесь появился «Мумий Тролль».
